Время на прочтение: 5 минут(ы)
Translator
Одной из характерных черт современного глобального общества является небывалое в прошлом развитие информационных технологий и транспортного сообщения, которые если и не интегрируют современный мир в области ценностей и взглядов на происходящее, то делают его части намного более взаимозависимыми. Таким образом, если нельзя говорить о духовной интеграции народов мира, то своего рода материальная интеграция вполне очевидна, вследствие чего современное общество, его внутренние социальные отношения и международные связи значительно усложнились.
В развитых странах и странах догоняющей модернизации, ориентирую-
щихся на западные экономические модели, распространено мнение, что в след за технической и экономической модернизацией, рано или поздно, обязательно последует модернизация социально-политическая, выражающаяся в принятии обществом определённых ценностей (часто их называют западными), возникновении гражданского общества, свободы слова, прав человека и демократии. Этот процесс именуют вестернизацией, или модернизацией на основе вестернизации. «Модернизированное общество – отмечают в данной связи Д. Травин и О. Маргания – отличается от традиционного высоким уровнем гражданской культуры населения, благодаря чему политической формой его существования становится демократия»[1].
Другой взгляд на модернизацию тесно связан с цивилизационным подходом к изучению общества и заключается в уверенности в том, что принятие модернизационного импульса западных стран в технической и экономической областях не ведёт за собой принятия западных социально-политических моделей и общей вестернизации. Главными идеологами этого взгляда на сущность модернизации являются С. Хантингтон, П. Бергер и другие продолжатели цивилизационных теорий Н.Я. Данилевского, О. Шпенглера и А. Тойнби.
Отличие двух подходов к пониманию модернизации состоит в следующем.
Первый взгляд опирается на веру в «западные ценности», либерализм,
связан с длительным доминированием Запада в качестве источника модернизации и убеждённостью, что и в будущем западные экономические и политические модели будут демонстрировать такую же успешность; основан на том, что всемирно-исторический процесс информатизации и глобализации качественно изменит социокультурные характеристики незападных обществ по западному образцу и приведёт к стиранию межнациональных и культурных различий и возникновению единой универсальной цивилизации, прогнозирует будущее исходя из современной реальности.
Второй взгляд (цивилизационный подход) черпает аргументы для прогнозирования будущего в многовековом прошлом не только западной, но и всех остальных локальных цивилизаций, как существующих ныне, так и уже ушедших в историю, рассматривает их комплексно и на основе их истории делает выводы о закономерностях развития составляющих различные цивилизации обществ, вне контекста культуры которых невозможна никакая модернизация, т.е. провозглашает своеобразный примат культуры над экономикой.
Учитывая вышеизложенное уместно заметить, что Россия – страна с многовековой историей и достаточно выраженными проявлениями кризиса национального самосознания, который в последние годы постепенно изживается. Поэтому при анализе её современного положения второй взгляд на модернизацию выглядит предпочтительнее.
Первый подход больше соответствует молодым государствам, хотя и это сомнительно, если учесть, что США, Канаде, Австралии и Новой Зеландии вообще не пришлось вестернизроваться, ибо они являлись непосредственными детьми Западной цивилизации, в отличие от многочисленных вновь возникших после крушения колониальных империй Запада независимых государств незападных цивилизаций; сколько бы не владели англичане Индией, но вестернизировать её в социокультурном плане им не удалось. Даже небольшой, насыщенный сверхсовременными технологиями Сингапур так и остался представителем Конфуцианской цивилизации, хотя во многом именно англичанам обязан оформлением в молодое независимое государство. И здесь социокультурная сфера не подверглась кардинальным изменениям, хотя на протяжении нескольких десятилетий в Сингапуре наблюдались трансформационные колебания социокультурной сферы, связанные с боязнью коммунистического Китая. Имела место некоторая трансформация, но радикальных изменений, «социокультурной модернизации» не произошло; прошло время, и Сингапур подтвердил свою конфуцианскую идентичность.
Таким образом, было бы неправомерно говорить о социокультурной модернизации, так как в этом случае в суждение вносится оценочный момент, предположение о линейном развитии обществ по заданной Западом прогрессивной модели, т.е. подспудное признание одной культуры и цивилизации выше другой. Модернизация в таком случае заключается в изменении «низшей культуры» по отношению к «высшей», в данном случае западной культуре, так как именно Запад стал источником современного экономического роста и стремительного научно-технического прогресса. Но, как справедливо отмечал Н.Я. Данилевский, Египет нельзя мерить Грецией, так как каждый культурно-исторический тип самобытен и не может оцениваться посредством другого. В этих условиях адекватной заменой термина «модернизация» становится более нейтральный термин «трансформация», фиксирующий изменения, которые в отличие от модернизации (подразумевающей развитие) могут носить регрессивный характер, и не несёт в себе заведомо предвзятого взгляда по отношению к незападным обществам.
Часто термин «модернизация» употребляется в предельно широком смысле или используется в качестве синонима «трансформации» применительно к социокультурным изменениям, с которыми принято связывать успехи модернизации (модернизация параллельно и на основе вестернизации). Таким образом, в определённом контексте термины «трансформация» и «модернизация» могут быть тесно связаны, синонимичны. При этом необходимо отметить, что термином «трансформация» можно заменить термин «модернизация», но не наоборот, так как не всякая трансформация является модернизацией потому, что модернизация подразумевает качественное изменение в положительную сторону, а трансформация фиксирует только изменение как таковое, абстрагируясь от его качественного содержания.
Долгое время большая часть концепций модернизации была немыслима без вестернизации – принятия западных ценностей, обычаев, нравов, моды вместе с достижениями западной науки и техники. Так проводилась модернизация России при Петре I – курение трубки, навязывание новых обычаев и моделей потребления, запрет национальной одежды (длинные рукава), налог на бороды и т.д. и М.К. Ататюрком в Турции – принятие западного стиля в одежде, замена арабской вязи латинским алфавитом, отмена многоженства, создание светского государства и т.д.
Не имея опыта проведения модернизации и многочисленных работ по теории модернизации, имеющихся в распоряжении современных политиков, реформаторы прошлого считали, что стимулировать развитие собственных стран можно только на основе вестернизации – одновременного принятия западных технологий и западной культуры. Таким образом, принятие концепции вестернизации долго являлось основным источником социокультурных трансформаций модернизирующихся обществ, вызывая в них внутренние конфликты и кризисы национальной идентичности, отрывая элиту от народа, дезинтегрируя общества и приводя к необходимости психосоциальной адаптации подвергавшихся вестернизации народов к навязываемым элитой новшествам. Так модернизация на основе вестернизации становилась и всё ещё становится причиной кризиса национальной идентичности.
Россия прошла сложный исторический путь модернизации. Революция 1917-го года была призвана в сжатые сроки провести модернизацию. То, чего царское правительство стремилось достигнуть путём постепенных реформ, большевики намеривались добиться в предельно короткие сроки. При этом модернизация проводилась на основе, весьма своеобразной, параллельной вестернизации, которая кардинально отличалась от вестернизации дореволюционной. До 1917-го года власти России способствовали модернизации, не только чтобы сохранить Империю в качестве мировой силы, но и вестернизировать страну в соответствии со вкусами правящей элиты так, чтобы она стала частью Европы, которую считали образцом для подражания. Совершенно иначе понимали цель модернизации большевики. Модернизация должна была сделать из России не просто мировую державу, но очаг Мировой революции и передовое во всех отношениях общество будущего. Теоретической базой модернизации стал марксизм. Возникшая на Западе теория стала оружием против Запада.
Сегодня глобализация открывает перед страной новые источники модернизации. Если раньше успех модернизации связывался с параллельной вестернизацией, то теперь всё очевиднее становится возможность модернизации без ущерба национальной идентичности, так как модернизация может быть импортирована не только с Запада, но и с Востока. Глобализация предоставляет возможность проводить модернизацию страны без проистекающего от вестернизации ущерба национальной идентичности.
Россия столетиями вестернизировалась, принимая модернизацию с За-
пада, но она никогда не станет частью культурного пространства Азии, потому что нет даже формальных предпосылок для успеха истернизации (если только коренным образом не изменится этнический состав населения). Это значит, что объективная невозможность истернизации может помочь модернизировать страну, не внося в общество социокультурный раскол, вызванный принятием чуждых Российско-православной цивилизации норм и обычаев.
Импортированная из Азии модернизация может позволить избежать вызовов национальной идентичности, которыми сопровождалась модернизация по западному образцу, так как различие Российско-православной и, например, Конфуцианской цивилизаций настолько велико, что никому даже в голову не придёт истернизировать Россию в целях принятия модернизационных импульсов Азии. Однако эти импульсы возможно перенять. При этом необходимо учитывать неоднозначность оценок происходящих в современном мире процессов, постоянное усложнение которых затрудняет прогнозирование будущего.
Глобальный рынок открывает возможности для экономической, культурной, а затем и политической экспансии имеющих конкурентные преимущества государств. Учитывая все эти факторы, Россия вынуждена модернизироваться на основе собственных ценностей и внешнеполитической стратегии, основанной на сложной системе сдержек и противовесов, которая позволила бы поддерживать добрососедские отношения как с Западом, так и с Востоком, соблюдая собственные интересы и поддерживая собственную идентичность.
В условиях стабильного экономического роста и модернизации многовековое имперское наследие России и богатые традиции русской научной мысли смогут способствовать укреплению национальной идентичности современного российского общества, новому витку гордости за свою страну и реализации амбициозных интеграционных проектов на постсоветском пространстве.
[1] Травин Д., Маргания О. Европейская модернизация. В 2-х т. – М.: ООО «Издательство АСТ», СПб.: Terra Fantastica, 2004. Т. 1. С. 40.
Вахтанг Шотович Сургуладзе
Старший научный сотрудник Центра экономических исследований Российского института стратегических исследований (РИСИ), кандидат философских наук.
